Автор: Яша Скрипкин
Фэндом: One Piece
Рейтинг: G
Жанры: Юмор, Повседневность, POV
Саммари: Все мы знаем, что Санджи хоть и родился в Норт Блю, но вырос в Ист Блю. Так вот это история о том, как Санджи возвращается в дом, в котором он родился.
читать дальшеВ двух шагах от белой полосы берега и набегающих на него синих волн стоит маленький красный домик. Он утопает в густых зарослях пшеницы и дикого репейника; низкое крылечко с дорогой связывает лишь узенькая тропинка, прорезающая пшеничное море, словно тёплый нож сливочное масло.
Я шагаю по тропинке и чувствую, как узкие колосья пшеницы на мгновение обнимают мои брюки, прежде чем отпустить меня вперёд, на тёмных брючинах остаются светлые следы, будто мазки тонкой кисточкой.
Как дела в «Барати», интересно? Старик всё такой же вредный, а парни – всё те же придурки? Я не видел их, кажется, уже сотню лет. Быть может, старик стал совсем седым и заимел вставную челюсть.
Быть может, он теперь мною гордится?
Я хочу и не хочу думать о том, кого я застану, или не застану в доме. Я был здесь в последний раз, когда мне было четыре года, но с тех пор крыльцо не стало ниже, не выгорела белая краска со ставней, только подкова на двери немного заржавела и потеряла одну половинку.
На Богом забытом острове будто не властвуют ни время, ни природа, здесь никогда нет зимы, не стареют люди и не ветшают дома. Я видел на пристани старика, которому помахал рукой, кажется, сотню лет назад, поднимаясь на борт корабля и прощаясь с островом навсегда. Быть может, он и есть местный божок, отвечающий за судьбу каждого своего горожанина. Мог ли он не отпустить меня тогда?
Он улыбнулся мне, когда я сошёл на пристань. Раззявил беззубый рот, от улыбки всё лицо его собралось глубокими морщинами, он улыбался мне, но глаза его не улыбались, и мне на секунду стало жутко, захотелось вернуться назад на корабль и уплыть отсюда, к «Барати» и моим постаревшим придуркам.
Я родился здесь, но я никогда не называл это место про себя «домом».
Я вспоминал время, когда был юнгой на судовом ресторане, свой гамак под лестницей в «Барати», синяки и шишки от поварёшки Зеффа.
Ума не приложу, какого чёрта я решил вернуться сюда.
Незапертая дверь отворяется, когда я касаюсь её одними костяшками пальцев. Она тихонько скрипит, и я вспоминаю: она скрипела всегда, неважно, касалась её человеческая рука, или озорной солнечный луч. В доме нет часов, потому что есть эта дверь: скрип-скрип – взошло солнце, скрип-скрип – папа уходит на работу, скрип-скрип – молочник поставил на крылечко свежее молоко.
Когда смерть пришла за мамой, она постучала, возможно, так же – одними костяшками пальцев. И дверь послушно ей отворилась.
Я жил здесь четыре года, но не помню ни одного дня, прожитого здесь.
И в то же время мне кажется, что все мои воспоминания – они об этом доме.
Помню, что дети здесь тихи и послушны, и тишину улиц никогда не разрывает громкий детский смех. Здесь читают поучительную сказку о Лжеце Ноланде, а дети так послушны оттого, что перед сном их пугают лешими и водяными, выползающими по ночам из многочисленных болот на поиски проказливых детей. Быть может, я был бы самым непослушным ребёнком в городе, залезал бы по уши в болотную тину, чтобы набить водяному морду, дрался бы с другими мальчишками, потому что они казались бы мне до жути скучными придурками.
Я помню, как мама гладила меня перед сном по голове и шептала: «Мой маленький храбрый герой». Мама, посмотри на меня, твой маленький сын стал отличным героем.
Я всю жизнь хранил память о её прикосновениях, даже крепче, чем свою мечту об Oll Blue.
В столовой раньше стоял круглый обеденный стол, всегда накрытый тёмно-синей скатертью, обшитой по краям переливающейся на свету серебряной нитью, три мягких стула и столик с цветами, большой дубовый шкаф и что-то ещё такое же дубовое, но сейчас ничего этого нет – только пыльная колченогая табуретка лежит на боку в углу. Я ставлю её на целые ножки и стряхиваю седую пыль – и вижу, что мои ботинки покрыты точно такой же пылью, и чувствую, как у меня подкашиваются ноги. Точно как этот хромой табурет, я усаживаюсь на холодный пол и достаю из кармана обёрнутую платком пачку сигарет. Чувствую себя одиноко и паршиво, хочу поскорее закончить со всеми делами здесь и уплыть поскорее, но какие у меня здесь дела – я сам до сих пор понять не могу, и в этом-то вся проблема.
Я только ступаю на первую ступень лестницы, ведущей на чердак, когда явственно слышу перестук чьих-то шагов наверху. Удивлённый, я бросаюсь вверх по лестнице и с грохотом растворяю дверь чердака, смутно уверенный, что если промедлю хотя бы секунду, то никогда уже не узнаю, чьи шаги я услышал в заброшенном доме.
Всю исчезнувшую мебель из столовой я нахожу здесь, а мамина скатерть оказывается прибита гвоздями к потолку так, что образует немного косой купол, точно синее небесное полотно. Весь пол усеян конфетными фантиками и другим мусором, вроде веточек и тканевых лоскутов, но самая удивительная находка ждёт меня в круглом проёме окна – оно раскрыто настежь, и за белую раму одновременно цепляется несколько пар маленьких чумазых ручек, а такие же маленькие хозяева рук тихонько шипят и переругиваются друг на друга, они никак не могут договориться, кому же первому вылезать из окна. Меня они при этом не замечают.
Я сажусь на дубовую тумбочку и принимаюсь с интересом наблюдать за вознёй мальчишек, подперев щеку кулаком. Ну надо же, я ведь думал, что иду в заброшенный остов семейного гнезда, а нашёл, кажется, чьё-то тайное убежище. Мне в этот момент даже, признаться, несколько неловко.
- Чего вы возитесь там, нас давно засекли уже, - звучит вдруг совсем рядом со мной грозный и немножко гнусавый голос. Я поворачиваю голову и упираюсь носом в дуло деревянного ружья, заряженного, впрочем, довольно серьёзным снарядом – толстой винной пробкой.
- Сиди на месте и не шевелись, - сурово гнусавит оруженосец.
- Капитан Сэм, что нам теперь делать, чудовище теперь знает наше местонахождение и наверняка убьёт нас! – плаксиво причитает рыжий мальчик в полосатых штанах на подтяжках.
- Отставить панику, Пьюти! – бьёт его кулачком по рыжей голове высокая и щуплая девочка. – Капитан Сэм держит его на мушке, никуда эта кикимора не денется!
- Сьюзи, но с чего ты взяла, что это именно кикимора? А вдруг это водяной, он ведь может сделать так, что нас всех опутает толстыми скользкими водорослями, и они утянут нас в пучину морскую, - боязливо выглядывая из-за широкого куска фанеры, подаёт голос ещё один мальчик.
Девочка пренебрежительно фыркает и убеждённо заявляет в ответ:
- Ну какой же это водяной, дурачина! У водяного волосы синие, и губы толстые, а этот тощий да высокий, пальцы вон какие длинные и тонкие, ну чистая кикимора!
- Что здесь происходит? – шёпотом спрашиваю я у гнусавого «капитана».
- Мы выясняем, кикимора ты, или водяной, - звучит незамедлительный ответ.
- А ты сам как считаешь?
Мальчишка вперивает в меня круглые, страшно серьёзные глаза, и на несколько секунд замолкает, по-видимому, размышляя. Потыкав деревянным дулом мне в щеку и пожевав в задумчивости губу, мальчик наконец выносит суровый вердикт:
- Я вообще думаю, что ты лесной чёрт, щекастый ты больно для кикиморы.
Не найдя в себе больше сил это терпеть, я прижимаю ладони к лицу и начинаю смеяться так громко, что занятую горячим обсуждением малышню вмиг сдувает обратно к оконному проёму, на этот раз вместе с доблестным «капитаном».
Отсмеявшись, я смотрю на них, и чуть было вновь не начинаю смеяться: они сбились в кучку около окна, крепко перехватившись чумазыми ручками и вперив в меня округлённые в страхе глаза, а их доблестный Капитан Сэм стоит впереди, выставив дрожащее в руках ружьё, но с отчаянной смелостью закрывая собой своих подчинённых. До чего же милые и смешные они в этот момент!
Я поднимаю пустые ладони вверх, показывая свою безоружность, и пытаюсь наладить контакт:
- Я – сын хозяев этого дома, совершенно обычный человек.
- Говорю же – кикимора, они всегда запутывают и обманывают, - убеждённо шепчет высокая девочка.
Моя попытка с треском проваливается.
- Ты не можешь быть сыном хозяев, хозяева этого дома умерли кучу лет назад, мне мама так сказала, - вклинивается в разговор мальчик с подтяжками.
- Они умерли, когда я был совсем маленьким, больше двадцати лет назад, но сейчас-то я вырос.
- Врёт и не краснеет, посмотрите на него! – возмущается девчонка. – Да двадцать лет – это же прорва времени, люди столько не живут!
Я не удерживаюсь от улыбки и интересуюсь:
- А кикиморы - живут?
- Кикимора хоть сотню лет может прожить, ничего ей не сделается, - запальчиво восклицает девочка.
- Ну ты чего мелешь, Сьюзи, кикимора всего лет пятьдесят живёт, но никак не сотню! – шипит на неё мальчик в круглых очках, которого я раньше не видел. – Вспомни старуху Финзеваль с Персиковой улицы, она же аккурат в пятьдесят лет померла, а она уж точно была кикиморой!
- Может быть, она умерла от наших уходробительных бомб из стручковой фасоли, от них никакая кикимора спастись не сможет, - возражает девочка.
- А почему они тогда не подействовали на миссис Круэль с улицы Зелёного яблока?
- Да потому что ты сослепу и не понял, что она не кикимора, а оборотень-жаба, очкарик!
- Ты кого очкариком назвала, носатая?!
- А ну заткнулись все! – гаркает «капитан», отчего настроившиеся на драку мальчик и девочка мигом успокаиваются и отступают друг от друга. – Ты! – тыкает он в меня пальцем, - Представь доказательства того, что являешься человеком.
- Да ткнуть ему в глаз серебряной вилкой, коли зажмурится – точно нечисть, а коли нет – может и человек, - бормочет мальчик в очках.
- Дурак, если человеку в глаз вилкой ткнуть, он тоже зажмурится, - шикает на него девочка.
Я не имею ни малейшего понятия о том, как доказать свою человеческую природу, и испытываю по этому поводу массу странных чувств – поди ж ты, всю жизнь свою был человеком, а как потребовали с меня доказательств – я и не могу ни одного представить.
И тут меня вдруг словно осеняет.
- Ребятки, а знаете ли вы пирата по имени Монки Д. Луффи? – спрашиваю я и сразу же понимаю, что иду по верному пути: при звуках известного даже самому маленькому карапузу имени глаза детей зажигаются, точно звёздочки.
- Это же самый-пресамый известный в мире пират, он победил кучу крутых злых дядек, и у него ещё огромная золотая корона есть, потому что он Король пиратов! – незамедлительно делится со мной информацией рыжий мальчик. – Он ооочень крутой!
- И красивый, - мечтательно вздыхает Сьюзи.
Мальчик в очках недовольно фыркает и тут же заявляет:
- А я слышал, что нет у него никакой короны, сожрал он её, потому что он прожорливый, и оттого толстый, словно шар.
Услышав это, я так и покатываюсь со смеху, потому что Луффи действительно чуть-чуть не проглотил свою корону на большом пиру, случайно схватив её вместе с куском мяса.
- Вот ты пустомеля очкастая, никакой он не толстый! – возмущается девочка и бросается с кулаками на мальчишку. Пока Рыжий продолжает восторженно вещать всё то, что он только знает о Короле пиратов, Сьюзи и малыш в очках катятся по пыльному полу, хватая друг друга за волосы и тыча острыми локтями в бока, другой мальчик выглядывает из-за листа фанеры и ободряюще кричит что-то, непонятно, правда, чью сторону он при этом занимает. Поднимается страшный шум, взметаются под синий купол чердака клубы пыли и фантиков, Капитан Сэм опускает деревянное ружьё и растерянно взирает на возню подчинённых.
Кажется, эта битва полностью остаётся за мной.
Дети упорно отказываются верить, что я – широко известный кок команды Мугивар по прозвищу «Чёрная нога», и это просто ни в какие ворота не лезет! Стоило ли переживать столько неприятностей, чтобы кучка детей тыкала в меня в моём же доме дулом деревянного ружья и обзывала кикиморой! Я возмущён до глубины души.
Когда Сьюзи и Барни (так зовут мальчика в очках) приходят к обоюдному согласию по вопросу красивости и некрасивости Луффи (Капитан Сэм сурово щёлкает своих подчинённых деревянным прикладом по макушкам, тем самым ставя точку в споре), мы отправляемся домой к рыжему Пьюти, чьи родители в это время дня находятся на работе. По дороге дети держатся у меня за спиной и активно о чём-то шепчутся, а я всю дорогу чувствую твёрдое деревянное дуло, упирающееся мне в спину между лопатками.
Дома у Пьюти оказывается целый алтарь, посвящённый нашей команде. Все наши листовки, аккуратные вырезки из газет со статьями, посвящёнными нам, фотографии Фрэнки в рамочках. Сразу становится понятно, кого бы рыжий малыш точно с кикиморой не спутал.
На свет достают мою листовку, и начинается испытание моей чаши терпения. Листовку вертят и так, и сяк, Сюьзи задумчиво прикусывает изнутри щеку, Барни беспрестанно протирает сиреневым платочком очки, переводит взгляд с меня на листовку, опять на меня, и опять на листовку. Пьюти никакого участия в обсуждении не принимает, сидит и вздыхает над фотографией Фрэнки Сёгуна. Есть ещё один мальчик, который на чердаке принял меня за водяного, но он куда-то исчез по дороге, наверное, отправился к себе домой.
Наконец, мне надоедает сидеть, и я оборачиваюсь к сидящему позади меня Сэму:
- Что вы вообще делали там, на чердаке? Это ведь частная собственность, нельзя просто так устраивать сборища в чужих домах.
- Этот дом пустует столько, сколько я себя помню, а значит, он никому не принадлежит - резонно замечает Сэм. – Он стоит на отшибе, там никто не живёт, вот мы и решили, что это самое лучшее место для всякой нечисти.
- То есть вы устроили там штаб охотников за нечистью? – уточняю я, с трудом удерживая себя от улыбки.
- Первое правило успешной охоты – дичь должна быть всегда у охотника на виду, - сурово отвечает мне малыш фразой, по-видимому, услышанной из какого-то фильма, или вычитанной из книги. Я серьёзно киваю в ответ и оборачиваюсь обратно к Сьюзи и Барни – они, кажется, пришли к какому-то выводу.
- Мы по пути посовещались, - говорит Сьюзи. – И решили, что ты всё-таки человек, потому что под воздействием солнечных лучей ты не покрылся волдырями и не рассыпался в прах.
Ну слава богу, хоть человеком мне быть разрешили.
- Но это ещё бабушка надвое сказала, - сурово обрывает подругу Барни. – Вдруг ты оборотень-жаба, миссис Круэль вот тоже под солнцем свободно расхаживать может.
- Ерунды не говори, оборотень-жаба мерзкий, а этот вон какой хорошенький! – шипит на него Сьюзи.
Я с умилением гляжу на свою маленькую защитницу и думаю: «Неспроста я всегда любил именно женщин!».
- А что вы решили насчёт «Чёрной ноги»? – спрашивает Сэм.
- Недостаточно информации, - грустно разводит руками Сьюзи. – Тут на листовке чучело какое-то нарисовано, совсем непохожее.
- А по-моему, очень даже похожее, - говорит Барни, и я не могу в этот момент определиться с собственными желаниями: я хочу сказать мальчишке «спасибо», или хорошенько щёлкнуть его по вредному носу?
- А пойдёмте покушаем? – жалостливо просит Пьюси, и в комнате немедленно раздаётся голодное бурчание четырёх маленьких животов.
Тут-то я и вспоминаю, что я, на минуточку, числюсь коком пиратского корабля, и это ли не лучшее доказательство моей принадлежности к команде Мугивар.
- Если вы позволите мне распорядиться кухней и холодильником, то я немедленно докажу вам, что действительно являюсь коком команды Мугивар – самым лучшим пиратским коком в мире, - не без должной скромности говорю я и натыкаюсь на четыре пары настороженных глаз. Ну, это ничего, они ещё стряпни моей просто не пробовали.
- Нечисть не может так вкусно готовить, - утирая ладошкой губы, выдыхает Сьюзи.
- Может быть, он нас загипнотизировал, и нам только кажется, что это всё вкусное, - сомневается Барни, впрочем, тут же закусывая своё сомнение большим куском отбивной.
- Добавки, пожалуйста, мистер Чёрная нога Санджи! – радостно восклицает Пьюси, и тем самым ставит точку в долгом споре о моей личности.
Всю дорогу до пристани я слышу вокруг себя детские крики и смех, от дальних улиц доносится топот крепких босых пяточек малышей и строгие окрики мамочек. Городок живёт и дышит, и я, идя по улице, перед глазами вижу его доброе, испещрённое дорожками-морщинками лицо, впрочем, имеющее сверкающие зелёной молодостью глаза.
На пристани я, прежде чем подняться на борт корабля, останавливаюсь рядом со сгорбленной фигурой древнего старика, дожидаюсь, когда он поднимет на меня свои глаза, и приветливо улыбаюсь ему.
Старик так же приветливо улыбается мне в ответ, и совершенно не выглядит при этом хоть на капельку зловеще.
Когда корабль отплывает в открытое море, я неотрывно гляжу на остров до тех пор, пока из виду не пропадает последний его кусочек – одинокий красный домик, затерявшийся в зарослях пшеницы и дикого репейника.
Дом, в котором я когда-то родился.