Микки и Мэнди Зомбивич

[оса тян]

Название: Микки и Мэнди Зомбивич
Автор: Яша Скрипкин
Фэндом: Shameless
Персонажи: Фиона Галлагер, Иен Клейтон Галлагер, Мэнди Милкович, Микки Милкович, Лиам Галлагер
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV
Примечание: это сиквел к фику "Привет, Йен" (ficbook.net/readfic/4054812). Сиквел и тот фик были написаны во время выхода 6 сезона (и, соответственно, задолго до 7), так что событий канона после 5 сезона не учитывают.

Пусть существует небо, даже если моё место в аду.
«Вавилонская библиотека» Х. Борхес

Первое правило клуба неудачников – никому не рассказывать о существовании клуба неудачников. Иначе может вдруг оказаться, что в этом клубе состоит весь белый свет.

По вторникам и четвергам я хожу на собрания по социальной адаптации для бывших заключённых – к этому дерьму меня обязывает одно из условий моего освобождения. Сижу и битый час слушаю о том, какой этот мир сложный, и что с этим можно сделать. Ну, я-то не слушаю, а шпилюсь в Angry birds, но вот неизменно сидящий по правую руку от меня чмошник в розовом пиджачке всю эту срань записывает, оглушительно чиркая по бумаге ручкой. На прошлой неделе другой постоянный член наших собраний, чёрный мужик по имени Надс, по секрету мне сообщил, что этот низкорослый утырок десять лет назад порешил свою жену яйцерезкой в порыве ревности, так что я теперь стараюсь лишний раз в его сторону не смотреть. Мне-то мои яйца ещё нужны.

Я живу вместе с Мэнди в двухкомнатной квартире с тёмными и невыносимо узкими, как манда старой бабки, коридорчиками, и всё, чем мы там с ней занимаемся, так это старательно не говорим о переезде в другой город. Если об этом не говорить, то создаётся ощущение, будто бы на самом деле у нас всё в порядке, и нам не нужно ни от чего убегать.

А правда заключается в том, что мы - лыжники с поломанными лыжами, на которых через секунду обрушится снежная лавина. Конечно, нам не нужно никуда убегать. Мы ведь через секунду сдохнем.

Мэнди в новом тупом костюме (облезлого вомбата, кажется) таскается на работу в другой конец Саутсайда, куда даже случайно и в страшном сне не может забрести никто из наших знакомых. Я же ебанутой спиралью хожу в гости к Светлане и Евгению (они живут на одной улице с Галлагерами, хотя это, конечно, не имеет абсолютно никакого значения). Евгений спрутом обвивается вокруг меня и, заглядывая в лицо голубыми гляделками, тараторит о какой-нибудь несусветно важной чуши. Серьёзно киваю ему в ответ, а сам всё никак поверить не могу, что в мире действительно есть такой человек, который честно и безвозмездно может быть рад меня видеть. Светлана, в отличие от него, при виде меня всегда горько морщится, будто бы ей в вагину прыснули уксуса, а может быть, это очередная маска из охуенной глины неровно легла на лицо, я не очень в этом деле разбираюсь.

Единственное, в чём я разбираюсь хорошо, так это в каракулях маньяка с яйцерезкой. На очередном собрании он ловит мой косой взгляд и застенчиво прикрывает ладонью свои бумажки. Жене своей вспоротое брюхо поди так же застенчиво прикрывал, а кишки из него всё равно выползали наружу, на кафельный пол кухни. Отвожу взгляд в сторону, потому что свои яйца мне и по сей день дороги.

Несмотря на то, что они не очень-то и востребованы.

Мы с Мэнди старательно вальсируем вокруг чёрной бездны, одной и той же, и в то же время своей собственной для каждого из нас.
Почему ты так часто меняешь ёбарей, сестрица Мэнди, я ведь даже не успеваю запомнить их имена?
А почему бы тебе не заткнуть свой пиздливый рот крепким хреном, братец Микки?
Ответы на наши вопросы живут на одной улице со Светланой и Евгением, но беда в том, что нашей истиной они больше быть не могут. Не хотят.

Мэнди однажды, втащив две бутылки пива, горестно хлюпает носом и говорит:
- А ты знаешь, Микки, что любовь живёт три года?
Я кладу её бедовую, разнесчастную голову к себе на колени и отвечаю:
- В таком случае, мы с тобой – ходячие мертвецы.
- Романтичные зомби, - смеётся Мэнди, а потом принимается реветь навзрыд, в одну секунду, безо всякого перехода.
Заливает мне водой все джинсы. На следующее утро, серая и ужасно опухшая, предлагает впредь надираться, только залепив предварительно рты скотчем. Глупая Мэнди.

Лавина спускается всё ниже и ниже с горы, а незадачливых лыжников по-прежнему никто не торопится спасать.

Конечно, рано или поздно я должен был встретить Фиону.
Случается заебатый денёк – жаркий и солнечный. Я иду с очередного собрания, закинув мокрую от пота майку на плечо, солнце приятно жарит бока и спину. Фиона вываливается на меня откуда-то сбоку, по уши обвешанная пакетами с памперсами и детской едой. Светлана рассказывала, что несколько лет назад у Галлагеров была какая-то дикая трагедия с одновременной беременностью Фионы и Дэбби, мол Фиона хотела сделать аборт и требовала того же от мелкой, а между ними носился с хоругвями окончательно ебанувшийся Фрэнк. Вот я в тюряге отсидел восемь лет, а даже у меня таких охуенных историй в запасе нет. Пока Фиона отскребает от расплывшегося на солнце гудрона свои пакеты, я думаю: а ведь она сделала аборт. Фиона, рождённая для того, чтобы воспитывать детей и вываливаться на людей из ниоткуда с тысячей забот на плечах.
Наверное, даже ей не хватило сил не быть истинной дочерью Фрэнка Галлагера.

Я хочу свалить, пока Фиона меня не увидела и не узнала, но она меня видит, тут же узнаёт и делает то, чего я никогда не ожидаю от людей – она мне радуется.
Обнимает меня, обвивает руками, точно конопля-Евгений, её пакеты с оглушительным шуршанием сходятся у меня за спиной, и в задницу упирается что-то холодное и твёрдое.
- Твою мать, Микки! – всхлипывает Фиона мне в ухо. – Когда ты вышел?
- Месяц назад.
- Целый месяц?! – у Фионы широко раскрываются глаза, и она на секунду становится похожа на женскую версию пучеглазого Липа. – Но почему я ничего об этом не знала?
Потому что это не твоё ёбаное дело, Фиона Галлагер.
Не могу я ей такого сказать. Я ведь, оказывается, тоже рад её видеть.
- Кому памперсы? Фрэнк заделал с кем-то нового засранца? – спрашиваю я, искренне полагая, что перевожу разговор на безопасную тему. Фиона и её дети. Что может быть проще.
- К счастью, Фрэнк уже слишком для этого стар, - хохочет Фиона. А вот я бы в старике сомневаться не стал. Уверен, он на собственных похоронах умудрится кому-нибудь присунуть. – Это для сына Липа и Молли. Они уехали на какую-то научную конференцию и оставили его у меня.
«Ох, Мэнди», - думаю я.
Бедная моя Мэнди.
- Приходи сегодня на ужин, Микки, - говорит вдруг Фиона, так беззаботно, как будто не знает, что в мире только что появился первый ходячий мертвец.

Белоснежная пасть лавины нависает над беззащитными лыжниками (лучше бы сидели дома и обмазывали ноздри кокаином), а я многозначительно молчу.
Не заставляй меня это делать Фиона, думаю я. Не заставляй меня говорить об этом вслух.

Она раскрывает рот в идеально круглую букву «О» и целую секунду выглядит виноватой.
А потом говорит:
- Не волнуйся, Микки, Йен с нами больше не живёт. Он переехал вместе с Калебом в Северную часть. Сегодня его точно на ужине не будет.

Белое варево рычит и беснуется над погребёнными заживо лыжниками. Их может теперь спасти только разве что зомби-вирус.

- Спасибо, Фиона, - говорю я. - Обязательно приду к вам сегодня.
Конечно, никуда я не прихожу.

Вечером мы с Мэнди надираемся в хлам, в полное говно, и то, что происходит в следующие три дня, навсегда остаётся только между нами и заблёванным зеркалом в ванной.
Весь четвёртый день мы ползаем по квартире, точно контуженые улитки, с утробным шипением прячемся от солнца под одеждой и пустыми бутылками.
На пятый день мы широкой дугой приходим к Светлане, и Евгений лечит нас своей болтовнёй и беспокойной радостью.
У нас есть в мире человек, который искренне нас любит – ради этого стоит коптить небо дальше.

***

Кажется, что всю свою проклятую жизнь я только и делаю, что иду с собраний клуба неудачников к себе домой.
Два месяца, как я вышел на свободу. На улице меня неожиданно окликает чёрный пацан с афро.

Я две секунды напряжённо пытаюсь вспомнить, почему его лицо кажется мне знакомым, а потом мальчишка говорит:
- Почему ты не пришёл на ужин? Ты ведь Фионе обещал, она расстроилась.
И хмурит осуждающе брови.
Лиам Галлагер. А время-то и вправду на месте не топчется. Раньше мне казалось, что этот Галлагер – подкидыш, или приключение Моники на стороне. Ну ничего в нём от Фрэнка не было. А сейчас вижу – упрямую складку у рта, как у Дэбби, и сурово заломленные брови, ну точно Фиона, отчитывающая нерадивое дитя.
Лиам вырос хорошеньким, чистеньким, стоит передо мной в аккуратно залатанных джинсах и выглаженной рубашке. Совсем не похож на других сыновей Фрэнка. Может быть, Фиона на них научилась, как и что делать не надо, и вот Лиаму теперь повезёт, у него получится стать нормальным человеком.
Беги из этого города, малыш Лиам. Его уже не спасти от нашествия зомби, охотящихся за мозгами любимых.

Топчусь на месте и не знаю, что сказать в ответ. Не буду ведь я оправдываться перед малявкой.
- Сегодня обязательно приходи, - говорит Лиам, настойчиво заглядывая мне в глаза. – Я скажу Фионе, что ты придёшь.
«Да не пошёл бы ты нахуй, твою мать», - возмущённо думаю я.
Киваю и говорю:
- Ладно. Приду, раз вам солнце без меня не светит.
Хотя на самом деле, не светит оно мне одному.
Паскудное рыжее солнышко.

В этом нет ничего особенного – прийти к Галлагерам на ужин. Совершенно ничего такого. Я у них даже жил когда-то. Таскал блинчики с тарелки Дэбби, а она пиздила меня по рукам ложкой.
Убеждаю себя в этом до тех пор, пока Мэнди не спрашивает:
- Ты куда так вырядился, придурок?
- Всего лишь надел чистую рубашку, у тебя с этим проблемы какие-то, самка вомбата? – шиплю сквозь зубы, а самому сделать пакость какую-нибудь хочется – ущипнуть Мэнди за сосок, например. Чтоб неповадно было.
И ничего я не вырядился.

У Галлагеров, я думал, придётся опять плясать вокруг бездны, а на самом деле всё оказалось совсем не так. Гораздо проще.
Галлагеры обкладывают меня тарелками с едой, их немного совсем, этих Галлагеров: Фиона, Лиам, Дэбби с её малышкой да пучеглазый сын Липа, а шума они производят столько же, сколько заключённые в столовой, когда их набивается там под две сотни человек. Но во мне, когда я гляжу на них, или слушаю с неимоверно серьёзнейшим лицом лепетанье дочки Дэбби, будто бы шевелится что-то колючее и тёплое, словно разогревшийся на солнце молодой ёжик.
Передавая через стол Лиаму тарелку с ростбифом, я вдруг понимаю, что это за чувство. Галлагеры ведут себя со мной так, будто бы я – часть их семьи. Непутёвая, давным-давно ими потерянная, вдруг нашедшаяся в грязи и мутной жиже, но всё-таки – часть.
Лиам забирает из моих застывших рук тарелку и смотрит так внимательно и лукаво, будто бы он уже всё-всё про меня давно понял.
«Ёбаные Галлагеры», - тоскливо думаю я.
Как же вы любите усложнять людям жизнь.

На следующий день Дэбби Галлагер вдруг приходит к нам с Мэнди в гости и заявляет, что я обязан посидеть с её ребёнком, пока она съездит по каким-то своим важным рыжим делам.
Её малышка приветливо треплет языком и поглаживает пальчиками истёршиеся буквы на фалангах моих пальцев, старательно выговаривая: «Fuuuck». Микки Милкович – безработный член клуба неудачников, восемь лет тюряги и гомоэротическая пиздотрагедия в анамнезе. Идеальная нянька для вашей дочурки.
- Я ведь тебе ребёнка угроблю, дура ты тупая! – горячусь я.
Дэбби пренебрежительно фыркает, мол, ты серьёзно, Милкович? Считаешь себя опасностью для моего ребёнка? Да ведь это я её родила, что может быть страшнее?
Так маленькая мисс Галлагер остаётся на попечении у безработного гея и его сестры-вомбата.

Вообще говоря, моя незанятость все эти два месяца очень сильно беспокоила толстую и неимоверно мордастую тётку, к которой я наведывался каждую неделю в участок на освидетельствование. Она всё пыталась подсунуть мне какую-нибудь вакансию, но каждый раз это была такая сранина, которой я бы не стал заниматься ни за какие деньги. На прошлой неделе я решительно пообещал ей найти работу самостоятельно, и именно в этот день собирался на собеседование в продуктовый супермаркет, когда вдруг случилась Дэбби.
- Ты не можешь взять ребёнка с собой, - заявляет Мэнди.
- Так отпросись с работы и останься дома, чтобы с ней посидеть.
Мэнди, зацепляющая у зеркала заколкой короткую светлую прядь, лишь пожимает в ответ плечами. Принт с вомбатом на её плече от движения морщится и превращается в изображение грустного ануса.
- Вот и не еби мне мозги. Может быть, с ребёнком меня возьмут на эту должность охотнее. Скажу, что я отец-одиночка, или типа того.
- Хуец, - огрызается Мэнди и сбегает на работу, вертя коротким хвостом на юбке.

***

Управляющий – мистер Роджерс, как написано на бейджике, - так похож мордой на Койота из глупого мультика про Койота и Бегуна, что мы с малышкой не можем сдержать эмоции при себе.
Мистер Роджерс зачитывает куски устава их невъебенно серьёзного коммерческого предприятия, а девочка в это время тянется к моему уху и шепчет:
- А он сейчас достанет из кармана бомбу и взорвёт самого себя?
- Нет, малышка, он не станет этого делать, он ведь не мусульманин.
- Но ему нужно поймать Бегуна!
- Ты где-то здесь его видишь? – рассудительным тоном спрашиваю я. – Да и зачем ему взрывать бомбу в помещении?
- Так ведь он тупой, - резонно замечает юная мисс Галлагер.
Мистер Роджерс нудит ещё минут десять, а потом вдруг откладывает бумажки в сторону и любезно интересуется, расплющив губы в жалком подобии улыбки:
- А эта малышка – ваша дочь?
- Ага, я её отец, - отвечаю я.
- Хуец! - радостно поддакивает мелкая паршивка. И тут же любознательно спрашивает у мистера Роджерса:
- А почему вы себя не взрываете?
На работу меня, конечно, не берут.

После этого мы идём в парк, валяемся на траве и плещемся в ржавой воде фонтана, едим мороженое (малышка выпрашивает здоровенный рожок, первую половину которого размазывает по своему лицу, а вторую в итоге заставляет съесть меня). К дому Галлагеров подползаем, когда солнце чешет бока об острые концы крыш, и небо приятно розовеет.
Вожусь в прихожей с пуговицами на кофте вертящейся девочки, когда замечаю периферийным зрением рыжий блик на кухне и говорю:
- Когда решишь сбросить на меня своего ребёнка в следующий раз, тащи с собой либо деньги, либо какую-нибудь охуенно вкусную еду, по-другому я не согласен! Из-за этой засранки меня сегодня на работу не взяли! – возмущаюсь и вскидываю голову кверху, в надежде увидеть хотя бы тенёчек вины на бесстыжем лице Дэбби.
Но вижу я ошарашенное лицо Йена.

- Дядя Йен! – радостно верещит дочка Дэбби и реактивной торпедой бросается к нему, прямо так, в неснятой до конца кофте. Один рукав взметает вслед за ней пыль с пола.

Восемь лет и два месяца.
Ну, здравствуй, Йен Галлагер.

***

Из зеркала на меня пялится уродливый зомбарь с дурацким пятном щетины на правой щеке. Наверное, прежде чем умереть и заразиться, он неаккуратно побрился с утра, не заметил и оставил островок волос, которые разрослись к вечеру в Соединённые Штаты Америки.
Открываю рот и с чувством говорю уроду в зеркале:
- Выглядишь как еблан.
Зомбарь одновременно со мной раззявливает ссохшиеся губы и выдаёт в ответ моим же голосом:
- Выглядишь как еблан.
- Сам такой, - обижаюсь я и выключаю в ванной свет, но всё равно успеваю заметить, что зомби-уродец, кажется, обиделся на меня тоже.
В комнате сидит на диване Мэнди, покачивая в руках последнюю бутылку пива, на голове у неё собственный лифчик вместо короны, а у ног склонился отряд пустых коричневых бутылок из-под пива.
- Значит, говоришь, Калебом его зовут? – задумчиво тянет она.
- Ага.
- И как тебе?
- Хуёво мне.
- Калеб тебе, говорю, как?
Останавливаюсь и выразительным взглядом сверлю Мэнди тупой лобешник.
Мэнди в ответ глядит на меня, как на котёнка, которого ублюдочные дети пнули под задницу.
Как мне может быть Калеб, твою мать.
Здоровенный чёрный мужик с белыми зубами и крепкой жопой. Втащил в дом Галлагеров ворох пакетов со жратвой, литые мышцы перекатывались под футболкой. Охуенный мужик, добытчик. Даже я бы такому дал.
Йен вот, гляди, тоже не удержался.
Йен-хуен.
Шлюха рыжая.
- И что теперь будешь делать? – осторожно спрашивает Мэнди и стаскивает на лицо с головы свой лифчик. Прикрывается от моей ярости, что ли.
А нет во мне никакой ярости.
Йен во мне дырку своими зенками чуть не просверлил, артикулировал бровями: «ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ СКАЗАТЬ ХОТЯ БЫ ОДНО СРАНОЕ НЕВЕРНОЕ СЛОВО». Очень выразительные у Рыжика брови, я за восемь лет об этом как-то и подзабыл.
Ещё мне казалось раньше, что Йен на меня всегда по-особому смотрел. Так, будто я – кто-то особенный для него.
Он глядел на меня, как на врага своего, но мелкого, неприятного, как на таракана или крысу, которую травишь-травишь, а она всё равно возвращается.
А я не таракан и не крыса, я его, блядь, любил.
Люблю.
Чуть на задницу от удивления и радости не упал, прямо там, в прихожей, когда увидел его.
А Йен во мне дыру высверлил, и из неё на пыльный пол галлагерского дома вся радость-ярость и вытекла.
Калеб сверкнул белой пастью и крепко пожал мне руку. «Я Калеб», - представился он.
Замечу, что ни он, ни Йен не сказали о том, что они в отношениях, или вроде того. Но я это понял, и не надо было Йену на движущиеся брови глядеть – между ними воздух клубился, его можно было в руках сжать, словно мягкий шар для тенниса. Для сравнения, когда мы с Йеном были вместе, между нами воздух искрился и коротил, мы в один момент близко-близко слипались друг с другом, а в другой – отлетали на метры врозь.

В маленькой прихожей Галлагеров между нами было расстояние размером с футбольное поле.

«Да гондон ты штопанный», - вяло подумал я в ответ Калебу, но вслух сказал: «А я Микки. До свидания».
И ушёл.
Если бы мне было восемнадцать, я бы начистил Калебу холёную рожу, ну, или он бы начистил мне, слишком уж здоровенная мразина. Йен бы нас разнимал, а потом обязательно остался на моей стороне.
Это если бы мне было восемнадцать. Когда я верил, что кулаками можно решить любую проблему. И ведь тогда это действительно работало.
А сейчас мне тридцать, и всё, что у меня есть – это выцветшие на руках портаки и перспектива батрачить охранником в местной обрыгаловке до конца жизни. Я устал, я хочу, чтобы у меня был кто-нибудь свой, кто-нибудь рыжий и только для меня одного, да нету.
Для меня больше – нету.

Весь день слоняюсь по квартире и шарахаюсь от собственного отражения в зеркале.
Вечером приходит Мэнди с работы, и я говорю ей:
- Давай уедем отсюда к чёртовой матери. В другой город. Давай, Мэнди?
Мэнди невесело хмыкает и треплет меня по голове. Прижимается холодным лбом к моему, горячечному, липкому от пота, и говорит:
- Уедем. А толк какой? Всё дерьмо своё заберём с собой. Если жить хочешь, Микки, то нужно разобраться с тем, что наворотил, здесь и сейчас.
- А если не хочу? А ты вот – ты хочешь? Ты разбираешься?
Мэнди сжимается, как будто бы я ударил её, как сжималась когда-то давно при виде Кеньяты, и я понимаю, что прошу от неё слишком много. Она ведь девчонка. Девчонки умнее, они всегда раньше парней всё понимают – и Мэнди, наверное, не нужно было доживать до тридцатника, чтобы понять, что любовь кулаками не выбить.
А куда ей с этим пониманием теперь деваться? Мордой вомбата его не прикроешь.
Сжимаю ладони вокруг её лица, по серым буквам на фалангах катятся её слёзы.
Нам отчаянно нужен план.
«Как избавиться от ёбаных Галлагеров».
Говорю об этом Мэнди, предлагаю нарисовать плакат с блёсточками, она смеётся, а тушь растекается по её лицу.
Ей моя идея нравится. Других-то у нас всё равно нет.

Первый и самый главный пункт – «Исключить контакты с Галлагерами». Всё очень просто: не ходить к ним на ужины, не встречать их на улицах.
Всё так просто.
В воскресенье утром к нам приходит Лиам Галлагер.
- На выходные вся семья в гости съехалась, - жалуется он нам с Мэнди. – А мне проект по биологии делать надо, мне тишина нужна.
- У Светланы очень тихо, ты просто охуеешь от такой тишины, малец, - говорю я и чувствую, как у меня нервически подрагивает правое веко.
- Так ведь там Евгений, он шумный, - морщится чёрный паршивец и делает вид, что не замечает моего напряжения. Или правда его не видит. Но от моей задницы, кажется, электротехнику питать можно. Чтобы так отчаянно игнорировать чужое неприятие, нужно быть либо тупым, либо Галлагером.
Лиам, конечно же, остаётся.

Раскладывает свои тетрадки, атласы, книжки, я столько книжек в руках не держал, когда в школе учился, а у него на столе – одна только биология. Я очень смутно могу представить себе значение этого слова – я до биологии в школе не доучился.
Лиам, которому до пизды нужна была тишина, устраивается на стуле и тут же раскрывает рот:
- Почему ты к нам больше не приходишь в гости? Тебя уже неделю у нас не было.
- Занят.
- Работу нашёл? – уточняет Лиам.
- Ага. Проектированием теперь занимаюсь.
Мои пальцы мелко подрагивают. Мне кажется, я бы действительно мог сейчас ебануть кого-нибудь током, едва притронувшись лишь подушечкой пальца.
- А Калеб про тебя спрашивал, - говорит вдруг Лиам.
Старательно делаю вид, что со мной всё в порядке. Что я вовсе даже и не вздрогнул.
- У мужика своеобразные интересы.
Лиам закрывает атлас и разворачивается всем корпусом ко мне, глядит пытливо и цепко:
- Почему ты больше не встречаешься с Йеном?
- Ты тишины вроде хотел, - цежу я сквозь зубы.
Лиам таращит на меня по-галлагерски упрямые тёмные глаза, а я пялюсь на дохлый фикус в углу комнаты.
Я сдаюсь первым.
- Ты откуда помнишь вообще, что мы встречались? – и мне действительно интересно это знать. - Тебе там было года четыре, в памперсах целыми днями тусил.
- Я всё хорошо помню, - немного высокомерно отвечает Лиам. – И это ты тусил у нас дома целыми днями, а ещё я помню, как ты Йену пытался минет сделать, но у него не встал из-за таблеток, а потом вы поругались и пошли…
- Так, всё, захлопнись!
- А ещё я помню, как ты убил Сэмми, - спокойно заканчивает Лиам.
- Я её вырубил немножко, не пизди, - удивлённо бормочу я, потому что память у мелкого невероятная. А я ещё Дэбби успокаивал, что он помнить ничего не будет. – Она потом очнулась и чуть не прострелила мне задницу. Меня из-за неё на восемь лет в тюрягу упекли, между прочим!
- Ты поэтому с Йеном расстался? – пытливо спрашивает Лиам. – Из-за тюрьмы?
«Да какого чёрта, делай свою сраную биологию и не еби мне мозги!», - думаю я, а вслух вдруг говорю, и голос звучит так, будто я обиженная двенадцатилетняя соска:
- Бросил он меня, вот почему.
- Но ведь это ещё не конец света, - задумчиво тянет Лиам.
- Я тебя ебану сейчас по тыкве, умник, - честно признаюсь я и сваливаю на кухню за пивом.
Пиво горчит на языке, точно я мочи кошачьей хлебнул.
Нет, на самом деле, горчат слова, которые я хочу произнести.
- Ты сказал, про меня этот мужик спрашивал…
- Какой такой мужик? – включает дурачка Лиам.
- Господи, да ты довыёбываешься сейчас и пойдёшь к Светлане сраный проект делать! – взрываюсь я. – Йенов мужик, ну. Калеб этот. Что ему надо было?
- Калеб спросил, кто ты такой.
- И?
- А Йен ответил, что ты – друг Липа. Я поэтому удивился. Я же помню, что ты с Йеном встречался, а с Липом никогда не дружил.
В раскрытом анатомическом атласе на столе перед Лиамом гниёт человеческий череп в разрезе – интересно, как в эту серую жижу и нити мышц умудряется затесаться так много говна, которым люди потом вместо мозгов живут и думают?
Откуда в тебе столько дерьма Йен Галлагер?
Лиам молча перерисовывает в тетрадку человеческие лёгкие, но получается у него что-то, больше всего похожее на ссохшуюся брокколи. А я покачиваю в руке бутылку с пивом, туда-сюда.
Хочется разбить её об свою тупую башку, но легче мне от этого – я знаю – не станет.

Солнце ухает за крыши, с работы приходит Мэнди, а Лиам всё ещё сидит над своими книжками у нас дома.
Подходит время ужина, и Мэнди вопросительно мигает мне глазом. Я в ответ только пожимаю плечами. Лиам, заметив нашу пантомиму, вякает:
- Я бы покушал макарон с сыром и какао.
- У тебя несварения от таких сочетаний не будет? – удивляется Мэнди.
- Вы бы видели, какого цвета становится моё дерьмо от «Здоровых ужинов мистера Роджерса», - жалуется вдруг Лиам, скорчив выразительную рожицу. - Макароны с какао после этого становятся настоящим благословением божьим!
- Но я не знаю, можно ли тебе остаться с нами на ужин, - всё ещё сомневается Мэнди. - Может быть, мне стоит позвонить Фионе?
- Да незачем, - машет рукой Лиам. - Просто поставь уже на плиту кастрюльку с водой, медлительная женщина! - прикрикивает эта личинка самца, и тут же получает от Мэнди по лбу поварёшкой.

Мы не привыкли кормить гостей, поэтому готовить по-человечески никто из нас не умеет. Мэнди переваривает макароны, перегревает соус, поэтому наша ущербная паста больше похожа на снежки из жёлтой глины, чем на нормальную еду. Но Лиама, по все видимости, всё устраивает.
- Сейчас бы ещё кино посмотреть, - мечтательно тянет он.
- Какое кино тебе включить? - спрашивает Мэнди.
- Я вчера вечером начал смотреть по телеку «Тепло наших тел», но не успел досмотреть, потому что Фиона отправила меня спать.
- О чём оно?
- Это очень крутое кино, про зомби! Но зомби в нём не тупые, они, конечно, жрут мозги и внутренности живых людей, но они сами - не до конца мёртвые, у них тоже сердце бьётся, когда они испытывают сильные чувства. Любовь, например, - Лиам произносит слово «любовь» небрежно, попутно наматывая на вилку самый увесистый комок из своей тарелки.
А у нас с Мэнди лапша поперёк горла встаёт.
Мы переглядываемся и кашляем в унисон, а потом, выплюнув лапшу на стол, смеёмся, точно конченые, как смеялся, наверное, тот плюгавый мужик в розовом пиджаке, разделывая свою жену яйцерезкой.
А потом идём скачивать Лиаму кино про зомби с живым сердцем.
Кино про нас с Мэнди.

@темы: Фанфик, Shameless